Гиперборейская чума - Страница 84

К оглавлению

84

– Ладно. Я ничего не прошу. Я… только ясам знаю, чего заслужил. И вы не знаете, и никто не знает. Много на мне грехов. Чрезвычайно. Не о прощении прошу. А прошу о милости великой: будете казнить шамана – вспомните обо мне. Как будто я это делаю. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Альберт.

И он раскрыл кейс так, чтобы Ященко смотрел в открывшееся мерцающее нутро.

– Все, ребята. Теперь отойдем… на кухню, что ли. Покурим…


Казалось, говорить просто не о чем. Хорошо, что нижние чины в присутствии начальников вели себя отменно. То есть догадались налить.

Первым нарушил по-настоящему долгое молчание барон Хираока:

– Однажды мастер меча Сета Миура отправился на легкой лодке кэга вверх по реке Агано, вытекающей из озера Инавасиро. Он плыл два дня, а на третий день ему встретилось страшное чудовище иссэро, целиком состоящее из дерьма. Чудовище сказало: «Давно я охочусь за тобой, Сета Миура! Вот ты и попался. Сейчас я съем тебя». Но мастер меча расхохотался ему в ответ: «Нет, иссэро, это я тебя съем!» И съел.

– У него не было меча? – спросил Крис.

– Был. Но поедание – это единственный способ осилить чудовище иссэро, – ответил барон.

– Грустно…

– Да. Эта история имеет еще более грустное продолжение, но я не стану его рассказывать, потому что оно совсем о другом.

– Он вернулся в деревню, где его ждала невеста, и оказалось, что уже прошло пятьдесят лет? – спросил доктор. – Ираида рассказывала, – пояснил он удивленно поднявшему бровь барону.

– Ирка-тян – мудрая женщина, – сказал барон. – Но продолжение было другим… Иван Петрович, я знаю, что ты любишь ее, а она любит тебя. Бери ее в жены. Ты будешь счастлив на весь свой век. Но учти главное: она ценнее всего, что ты можешь себе вообразить. Все, что у тебя было и есть, – ничто в сравнении с нею. И тебе предстоит постоянно доказывать себе, что ты достоин ее. Это тяжелая работа. Но нет другой работы, за которую ты получишь такую награду.

Доктор, и без того очень бледный, стал даже синеватым, но на скулах заполыхал румянец.

– Так это правда, Иван? – спросил Крис чуть растерянно.

Доктор, наверное, хотел кивнуть, но лишь сморщился от боли.

– Ффф… у-у… Да. Правда. Правда.

– Ну, что ж… Поздравляю. Прими… ну… сам понимаешь…

– Ребята, – сказал доктор. – Мужики. Барон… Я сам не ожидал, честное слово. Не думал даже, не понимал… и вдруг… Я сам от себя не ожидал. Юноша бледный… Смешно, правда? Но я – счастлив. Женя, я тебе клянусь – что, ну… ну не знаю… Барон точно сказал: ничего не было ценнее… Да вы меня понимаете…

– Да понимаем, ты уж так не переживай, – похлопал его по руке Коломиец. – Дурнив нэма, уси женились…

– Теперь надо найти способ выбраться из всей этой катавасии без потерь, – сказал Альберт.

– А ты разве еще не нашел? – спросил Крис.

– Гладко было на бумаге… Пойдемте, наверное, уже поспело.

Ященко сидел очень прямо – и плакал. По лицу его бродили сиреневые отсветы.

– Здравствуй, Антон, – сказал Альберт. – Ты хорошо подумал о своем поведении?

– Я не Антон, дяденька. – Ященко всхлипнул и потянул носом; голос его был взрослый, низкий, но с мальчишескими интонациями. – Вы меня опять путаете. Я ведь Сережа. Вы что, не узнаете меня? Забыли? Сережа Довгелло. Вы приезжали к нам на Рождество…

Контртема: Эдем
ИСПОЛНЯЕТ КРОНИД ПЛАТОНОВИЧ

Да, родные мои, не знаю, что бы я сейчас и делал, когда бы не Сереженька. Помереть бы мне отец Георгий не дал, да и не так-то просто меня теперь свести на тот свет. А вот исправник моих бредовых речей и слушать бы не стал: отправил бы назад в Сибирь в кандалах по этапу, яко Ивана, родства не помнящего, да еще и по зубам бы настучал. Детское воображение, для которого не существует преград и условностей вашей позитивистской науки, помогло младенцу проглаголить истину. Ах, ведь предупреждали меня, что в скудных временных пределах изменить судьбы невозможно! Бедная Сашенька! Ведь и прочие попытки не удались! Это же все я пытался добраться до усадьбы в ледостав, это на меня нападали волки… Но всякий раз меня возвращало в исходный пункт.

Бедная моя Сашенька! Господу угодно было наказать меня ее гибелью за мое окаянство и блуд. Но расскажу все по порядку, а вы слушайте, слушайте внимательно, какою бы невероятною ни показалась бы вам моя повесть.

Местом поселения мне было определено село Усть-Курлюк, стоящее на берегу соименной селу реки. Я нанял простую крестьянскую избу, не убоявшись того, что прежних ее обитателей унесла черная оспа – нередкий гость из монгольских степей в тех местах. За прислугу у меня была престарелая вдова известного в Прибайкалье варнака Ивана Губы, Прасковья Федотовна. Варнак значит беглый каторжник, и нету в тайге зверя более опасного. Даже легендарный бабр, чье изображение красуется на гербе города Иркутска, не может быть столь свиреп. С Иваном мы в каторжных работах были накоротке – и сие было лучшей моей рекомендацией для здешних обитателей. Вряд ли кто из них рискнул бы донести на меня в случае моих противуправных действий.

Впрочем, я таковых и не предполагал. Несчастным совпадением случайностей оказался я причастен мятежу, оттого и не хотел усугублять своего и вашего положения. Я не разделял мстительных замыслов бедного Лунина, не лелеял вместе с безумными поляками мысль о сибирском бунте. Разумеется, Сибири я предпочел бы знакомый Кавказ – но уж сие было не в моей воле. Почти ни с кем из своих товарищей по несчастью не сделался я близок, да и не прилагал к тому усилий; хотя, впрочем, слыл добрым малым, ведь иначе в этих краях и выжить невозможно.

84