Ираида показала ему страницу. Крис недоверчиво посмотрел на буквы. Потом внимательно изучил обе стороны обложки.
– Настоящая, – сказал он. – Только вот откуда в двадцать восьмом году взяться слову «навороченный»?
– Жаргон, как и мода, возвращается каждые двадцать пять лет, – сказала Ираида.
– Например, глагол «бузить», – ехидно сказал Крис. – Но при чем здесь сегодняшнее число? Написанное бог знает когда?
– Может, это и не число, а инвентарный номер, – сказала Ираида.
– А что значит «проверить»?
– Ну… – Ираида задумалась.
– А вот еще одна, – сказал Коломиец, выудив из коробки точно такую же брошюру. – Выпуск первый…
– Давай-ка высыплем все на стол, – предложил Крис. – Наверняка там еще есть…
– Лучше я сама, – сказала Хасановна. – А то вы у меня устроите тут…
Увы, других выпусков романа товарища Запредельного не отыскалось. Хасановна пошла заваривать чай. Крис углубился было в чтение, но тут дверь распахнулась, и на пороге возник доктор в обнимку с длинным тощим негром.
– Ух ты, – сказала Ираида. – Освобожденный оказывается негром… – добавила она шепотом.
– Не знаю, как вы, – с лихорадочной улыбкой во весь рот сказал доктор, – а мы с добычей. Этим афроафриканцем наши неизвестные друзья намеревались повторить вариант Сергея Коростылева. Прошу любить и жаловать.
– Как ты его назвал? – переспросил Крис.
– По правилам политкорректности – «афроафриканцем». Говорят, что «негр» – это неприличное слово. Вроде как «пидор». И отныне вместо слова «дурак» прошу употреблять выражение: «представитель интеллектуального большинства»…
Ираида медленно подняла руку и наставила указательный палец в грудь гостю. Тот начал бледнеть.
– Что-то случилось? – решил уточнить Крис у доктора.
– И еще как, – сказал тот. – Боюсь, что братца Майкрофта нам предстоит использовать на сто пятьдесят процентов…
Раздался какой-то всхлип. Негр закатил глаза и тихо сползал по стенке. Крис молча встал, ухватил парня под мышки и легко оттащил на кушетку для психоанализа, которая здесь, в приемной, играла роль дивана.
– Ты его знаешь? – повернулся Крис к Ираиде.
– Да это тот самый, который у меня хотел сумочку отнять!
– Ага. Что-то Москва становится уж очень маленькой. Где ты его взял, Иван?
– Где-где… В Мытищах. Где еще беглые негры водятся?
– А как тебя занесло в Мытищи?
Доктор набрал побольше воздуху в легкие – и начал рассказывать.
ПРОЛЕТАРСКАЯ МАШИНА ВРЕМЕНИ «КРАСНЫЙ ЯНУС»
Выпуск I
ГЛАВА 1
ИСПЫТАТЕЛИ. СЕКРЕТНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ «5-ЗЕТ». ГОТОВЫ К СТАРТУ!
Марков заехал за Терешковым на мотоциклетке. Одет он был по обыкновению в пилотское пальто-реглан, кожаный шлем и очень старые желтоватые выпуклые очки, делающие его похожим на удивленную рыбу.
– Ты спишь слишком долго, – заявил он с порога. – Это вредно. В организме накапливаются жирные шлаки.
– Я запасаюсь сном, – сказал Терешков. – Никто не знает, когда и как мы будем спать в следующий раз.
Он выпил стакан кислой воды. Это был сегодня весь его завтрак. Так велел профессор Шварцкопф.
– Неужели тебе так важно знать, когда и как мы будем спать в следующий раз? – удивился Марков. – Разве не ты, старый товарищ, обходился неделями без сна, держась в седле? Наверное, ты ослаб душой и телом.
Терешков засмеялся. Он схватил двухпудовую гирю, шутя обмахнулся ею, потом поймал Маркова за ремень и поднял вверх на вытянутой руке.
– Так и буду носить, пока не прекратишь брюзжать, как мелкая буржуазия! – пригрозил он. – Кстати, Маркс спал еще поболе моего!
– Так ведь он мозгом работал. Опусти, у тебя на потолке паутина, а я боюсь пауков.
– Знаешь, я чувствую себя необыкновенно, – заявил Терешков, ставя товарища на пол. – Такого со мной еще не было. Даже когда в первый раз я взлетел на «Сопвиче» и вся земля была подо мной, я не чувствовал такого подъема. А ведь по условиям эксперимента мы должны быть совершенно спокойны. Что же делать?
– Сейчас мы с тобой прокатим по начинающей просыпаться Москве, и ты посмотришь на нее отрешенными глазами. Ты увидишь грязь на улицах и дома с пыльными стеклами. Ты услышишь хохот самодовольных нэпманов, которые на пьяных извозчиках возвращаются с диких оргий. Обоняешь запоздалый обоз золотарей. Осязаешь помятых девок у дверей притонов…
– Зачем я стану их осязать? – удивился Терешков.
– Чтобы запомнить, дубина! Возможно, ты этого больше никогда не увидишь. Помнишь, что сказал профессор?
– Да. Не до конца выверено, вкогда мы вернемся.
Терешков натянул шинель и суконный шлем с голубой пилотской звездой. Огляделся, вдруг с грустью прощаясь с комнатой, к которой привык. Полукружие теплой голландской печи, длинное узкое окно, койка под серым одеялом, портрет Отто Лилиенталя на стене. Когда Марков впервые увидел этот портрет, он закричал: «Какой-то белогвардеец!» И долго после смеялся над собой.
На мотоциклетку успела лечь склизкая роса.
Громкий звук мотора отлетал от стен. Воздух, упираясь в лицо и руки, казался наполненным иглами льда.
Обманчив месяц апрель. Еще и снегу может подпустить.
С Воробьевых гор окинули глазом город. Темно…
Переглянулись:
– Едем?
– Едем, брат…
Пустыми улицами без девок и извозчиков они проехали еще пять верст и оказались в месте своего назначения, перед ничем не примечательным домом с арочными воротами.
Сторонний человек нипочем не сказал бы, что вот за этими самыми воротами (ржа со скрипом и заспанный дворник) скрывается могучая и секретная советская лаборатория. От которой (чем не шутит черт!) зависит все будущее счастье угнетенного человечества.