Гиперборейская чума - Страница 5

К умножению рядов Шипицыных Григорий приступил с энтузиазмом молодости, и сейчас, в свои семьдесят, вовсю уже был счастливым дедом и прадедом, потерявшим счет мелкому поголовью. Однако внучку Ираиду выделял, сызмальства брал с собой на охоту и там ставил братьям в пример за выносливость и меткость. Когда же Ираиде стукнуло восемь, дед сам собрал ее котомку, взял за руку и повел, велев молчать всю дорогу. Тропа была незнакомая и почти не пробитая – в ту сторону ходили редко. Переночевали у костра, а к вечеру следующего дня вышли на обширную поляну. Посреди поляны был прудик, обсаженный черемухой. Позади пруда прятался под кронами высоченных кедров сказочный домик, и он не походил ни на избу, ни на зимовье. Возле тропы, ведущей к домику, стояли в странном беспорядке врытые в землю черные камни. Собаки здесь не лаяли – просто обнюхали пришельцев и убежали. Из домика вышел невысокий смуглый человек в подпоясанном халате и с саблей за поясом. Он поклонился, сложив руки перед грудью, и дед поклонился в ответ.

– Ось тут тоби и будэ пионэрський лагерь! – сказал дед Ираиде.

…Капитан Императорской Квантунской армии барон Итиро Хираока обстоятельств своего пленения не знал, поскольку валялся с жесточайшим приступом малярии в полевом госпитале. По той же самой причине он не покончил с собой. Вражеские врачи поставили его на ноги – только для того, чтобы барон окочурился на строительстве огромного военного завода на окраине Красноярска. В капитуляцию, провозглашенную микадо, барон не поверил и потому считал, что война продолжается. Тем более что – он знал это наверняка – никакого мирного договора между СССР и Японией подписано не было. До весны он послушно трудился на хлеборезке (в силу своего благородного происхождения), но с наступлением теплых дней попросту исчез.

Его собратья по оружию и судьбе доказали, что в филиппинских джунглях можно скрываться годами и десятилетиями. Российские каторжники доказали то же самое применительно к тайге. Барон Хираока как бы объединил два этих опыта.

Чижмари заметили вдруг, что с огородов стала пропадать сперва репа, а потом и картошка. Своих воров, прорезавшихся при советской власти, давно извели. Сперва грешили на беглых зэков и на геологов, но варнак был уж больно какой-то застенчивый: покопавшись на грядках, он обязательно выпалывал сорняки и поправлял заплот. Свирепые, как и хозяева, чижемские собаки на него не реагировали, а чижемские интеллигенты, не столь свирепые, стали поговаривать об Урэтка – местной разновидности снежного человека. Слух достиг краевого центра, и на охоту прилетел десяток мордастых ребят с малиновыми околышами. Они самонадеянно отвергли помощь клана Шипицыных, надеясь на трофейных овчарок.

Когда отряд не вернулся, чижмари единодушно признали огородного вора человеком, причем своего образа мыслей. Стали оставлять для него в удобных местах кое-какие съестные и охотничьи припасы, а когда собралась новая облава, не в пример более многочисленная, патриарх Ефим Шипицын, опередив ее, «скрал» пришельца ночью на тропе и утащил к себе в подполье. Облаву же две недели спустя направили по ложному следу, изобразив похищение милицейского катера. В результате этой операции в Японии навсегда пресекся род Хираока, а род Шипицыных заполучил почти дармового таежного работника. Постепенно барон отстроился и заматерел, научился чижмарской речи, белку бил в глаз, а соболя в ухо; на досуге же сочинял изысканные хайку и совершенствовал изобретенный им новый вид единоборства – кума-до, что значит «путь медведя». Путь же настоящего медведя при встрече с бароном фатальным образом пресекался, и косолапый бедняга даже не успевал понять, что с ним вытворяет этот маленький узкоглазый человечек.

Чужим людям барона не показывали, да и своим – через одного. Но за детьми же не усмотришь! И вышло так, что со временем барон сделался пестуном шипицынской младой поросли – но не всей, а тоже с большим разбором. Чижма менялась, в нее проникали вредоносные миазмы цивилизации, и в конце концов Хираока-сан остался одним из последних настоящих чижмарей. Об этом и толковали старики, с кряхтением забравшись в беседку для чайной церемонии, а Ираида заваривала все новый и новый чай и глазела на звезды…

Так началась ее новая жизнь. Так она узнала, что, кроме Советского Союза, где борются с пьянством, проводят ускорение и запускают самолеты в космос, существует и другая, настоящая Россия, о которой узнают только те, кто сумел дожить в ясном уме до преклонных лет, потаенная страна безымянных и всеведущих странников, неизвестных праведников, неведомых зверей, скрытых от мира храмов и библиотек, спящих до поры богатырей и чудовищ…

Она научилась говорить и писать по-японски и китайски, рисовать в манере «укие-э», не бояться смерти, показывать «пустое лицо», а также владеть мечом и девятнадцатью основными приемами кума-до. Правда, до одиннадцати лет ее к медведям не подпускали…

Школьные учителя Ираиду почему-то не любили. Причин для этого не было. Разве что вместо полноценного сочинения на тему «Нигилист ли Базаров?» она могла подать на проверку всего пять строчек:

От робости придуманная жизнь,
Смешной оскал – от нежности ограда.
Лягушек, право, жаль – при чем они,
Когда сжимает судорожно горло
Лиловый шарф?

Да еще преподаватель физкультуры, пытавшийся как-то зажать ее в раздевалке, был подвергнут приему «полет медведя над спящим озером» и надолго потерял трудоспособность.

И оттого, что с учителями она была необыкновенно для Чижмы почтительна, те постоянно ждали от нее какой-нибудь изысканной гадости, а не дождавшись – злились.